«Русская правда» Пестеля -- план обустройства России после гипотетической победы заговорщиков вполне можно назвать краеугольным камнем русского национал-социализма. А проще говоря -- русского фашизма

Среди пятерых декабристов, приговоренных к смертной казни, Павел Иванович Пестель -- единственный, кто не принимал активного участия в выступлениях тайных обществ. Его арестовали еще накануне событий в Петербурге, 13 декабря 1825 года, взяв под стражу в Тульчине, на юге Киевской губернии, где был расквартирован Вятский пехотинский полк, которым он командовал. Несмотря на то, что от активного участия в заговоре он отошел еще в 1820 году, Пестеля признали опаснейшим преступником, относящимся к «злодеям, стоящим вне всяких разрядов». Причиной столь сурового наказания послужил принадлежавший его перу труд «Русская правда». Себя он готовил на роль тайного вождя, фюрера, которого вроде бы и нет, если угодно -- в закулисного Бонапарта.

Успеху его тайной деятельности очень способствует то, что занимается он в штабе фактически разведывательной работой, направленной против Турции. «По служебной надобности» он контактирует с несколькими греческими заговорщиками, членами «Филики Этерия» («Гетерии») -- тайной организации, штаб-квартира которой находилась в Одессе. Во главе заговора греков стоял купец Никола Скуфас, которого финансово поддерживало купечество греческой диаспоры, осевшей на юге России. Главной целью гетеристов была подготовка всеобщего вооруженного восстания христиан в Турции, а ближайшей задачей -- восстания в Валахии и Молдове, в которых все князья и управители были членами кишиневской масонской ложи, от которой нити тянулись к Южному обществу русских заговорщиков. Умело прикрываясь служебными делами, Пестель спокойно создавал собственный заговор.

Заслуга Пестеля была очевидна, и он в 1821 году был произведен в полковники, получив под свою команду Вятский полк. Эта часть под его руководством в короткий срок из числа последних стала образцовой -- на смотре в 1823 году полковник Пестель удостоился похвалы императора, сравнившего его полк с гвардией, и был награжден тремя тысячами десятин земли. Это пик его служебной карьеры, и в то же самое время этот человек был, пожалуй, наиболее опасным для русской монархии, ибо еще за несколько лет до того «имел умысел на цареубийство: изыскивал к тому средства, избирал и назначал лиц к совершению оного. Умышлял на истребление императорской фамилии, и с хладнокровием исчислили всех ее членов на жертвы обреченных, и возбуждал к тому других. Учредил и с неограниченной властью управлял Южным тайным обществом, имевшим целью бунт и введение республиканского правления. Составлял планы, уставы, конституцию...»

Весьма любопытны характеристики, данные Павлу Ивановичу его сослуживцами и соучастниками: все как один отмечали его замечательный холодный логический ум, непреклонную волю и «смелую, надменную уверенность в своих суждениях». «В нем ощущалась уверенность в своем праве господствовать над другими людьми, право исключительного по своим дарованиям человека». В Пестеле жила наполеоновская уверенность в торжестве собственной идеи, осуществляемой при помощи революционных изменений, и многие сравнивали его именно с Бонапартом.

Последователь французских философов-энциклопедистов Пестель желал облагодетельствовать Россию, жаждал скорейшего исправления русского общества и был готов применить для того насилие над самим обществом, потому что он, как ему казалось, знал, какие требуются изменения и как их следует проводить. Самодержавие раздражало его тем, что он, знающий, как можно замечательно управлять делами, принужден был подчиняться неумелому правлению. Он все обдумал. Все логически просчитал. Плодом его усилий стал объемный труд, названный им «Русской правдой», и в этом труде, по мнению исследователей, содержатся явные признаки социалистических идей, но социализм Пестеля особенного свойства -- он был необычайно похож на обыкновенный фашизм.

       

Армия подвергалась глубокому реформированию: от набора рекрут и формирования частей до стратегии и тактики. Срок службы в армии сокращался до пятнадцати лет, для отслуживших устанавливались «необременительные, но полезные государству занятия».

Вера в Бога считалась делом государственным, и потому допустимо было вмешательство в дела церкви. Частные общества, в том числе и коммерческие, запрещались. Государство становилось самым главным, его благополучие должно было стать основной заботой всех, интересы отдельной личности были третьестепенны. Таким образом, ликвидировав рабство крестьян у частных лиц, Пестель вводил государственное рабство для всех без исключения сословий. Далее все народы, населявшие Россию, подчиняясь Новому Порядку, сливались в единую сущность, насильственно русифицируясь. Исключение составляли только поляки, жители Прибалтики и евреи, которых, как Пестель считал, ассимилировать было невозможно. Польша и Прибалтийские страны должны были стать суверенными государствами, в отношении же евреев Павел Иванович предполагал поступить совершенно в духе национал-социализма. Констатируя в «Русской правде» тот факт, что сделать евреев русскими невозможно, он считал, что собственной автономии они не заслуживали. Лучшим вариантом для окончательного решения еврейского вопроса Пестелю виделось изгнание иудеев из пределов России.

Это управление делилось на Обычное Благочиние, выполнявшее всяческие полицейские функции, и на Благочиние Высшее, имевшее целью: «Охранять Государя и все существующие сословия от опасностей, могущих угрожать образу правления, настоящему порядку вещей и самому существованию гражданского общества и государства». По мнению Пестеля, эта организация должна была существовать и действовать в глубочайшей тайне, и возглавлять ее должен был один человек, который по своему усмотрению создавал бы канцелярию, устроив все таким образом, чтобы она «не имела бы наружного вида и казалась бы даже несуществующей». Как вы сами понимаете, на роль первого руководителя этой предтечи ГПУ и гестапо Павел Иванович намечал себя.

Номинально Высшее Благочиние должно было касаться только высшей власти. Но что тогда была бы эта власть, если Высшее Благочиние охватывало своим надзором ВСЕ: «1) узнавать, как действуют все части правления; 2) как располагают свои поступки частные люди: образуются ли тайные и другие общества, готовятся ли бунты и т.д.; 3) собирать заблаговременно сведения о всех интересах и связях иностранных посланников и блюсти за поступками всех иностранцев, навлекших на себя подозрение, и соображать меры противу всего того, что может угрожать государственной безопасности»?! При этом вся «грязная работа» -- аресты, наказания, содержание в тюрьмах и пр. -- возлагалась на Обычное Благочиние, которое должно было действовать по указаниям Высшего.

По Пестелю: «тайные розыски или шпионство, суть по сему не только позволительное и законное, но надежнейшее и почти даже единственное средство достижения поставленных перед Высшим Благочинием целей». При этом Пестель понимал, что «тайные вестники», какой необходимостью их занятие не объясняй, все же будут заниматься «грязным делом», а потому, «дабы люди достойные соглашались на принесение государству сей пользы, не должны они никогда, ни под какими видами и предлогами, народу становиться известны. Они должны быть уверены, что их лица и добрые имена находятся в совершеннейшей безопасности». Такие люди должны были быть «хорошо выбраны и великое получать жалованье».

К чести будущих декабристов, они раскусили план полковника и в 1820-м отвергли его на том основании, что он предлагал самодержавие заменить государственным деспотизмом.

Доставленный в Петербург в январе 1826 года, когда большинство участников мятежа уже дали показания, Пестель и не думал запираться. Он был откровенен на допросах, составил несколько обширных пояснительных записок, назвав имена многих членов заговора и осветив их роль. О том, что Пестель в этот момент чувствовал, лучше всего говорит он сам в своем письме к родителям, написанном в Петропавловской крепости 1 мая 1826 года: «Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое Отечество, я желал ему счастья, с энтузиазмом, и искал этого счастья в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание и ввергли меня в ту бездну, где нахожусь теперь. Мне следовало ранее понять, что должно полагаться на Провидение, а не стремиться участвовать в том, что не составляет положительной обязанности того положения, в которое нас поставил Бог, и не стремиться выйти из этого круга. Я чувствовал это еще в 1825 году, но уже было поздно. Однако если сетования, скорбь, раскаяние и горесть могут как-то что-нибудь загладить, то мне кажется, что я загладил свои заблуждения».

Надо думать, в своем самобичевании и разоблачении несостоявшийся рейхсфюрер и идеолог русского национал-социализма был довольно откровенен, а не играл в расчете на то, что письмо перехватят, прочтут «там, где следует» и, оценив степень его раскаяния, помилуют. По словам близко знавшего его Н.И. Лорера, осенью 1825 года Павел Иванович и впрямь собирался ехать в Таганрог, где в то время пребывал император, чтобы объявить ему о своем участии в заговоре и раскаянии. Он желал сделать это как можно деликатнее да не навредить другим, но, дожидаясь «удобного случая», упустил время для покаяния, а вместе с ним и шанс спастись. После внезапной кончины Александра I ситуация стала развиваться лавинообразно, и эта лавина судьбы смяла в комок множество человеческих судеб.

Валерий ЯРХО

На фотографиях:

• ГЛАВА ЮЖНОГО ОБЩЕСТВА ПОЛКОВНИК ВЯТСКОГО ПЕХОТИНСКОГО ПОЛКА ПЕСТЕЛЬ, СОЦИАЛИСТ, НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РЕФОРМАТОР, ДЕСПОТ
• ДОМ ПЕСТЕЛЯ В ТУЛЬЧИНЕ: ЗДЕСЬ РОДИЛАСЬ ИДЕЯ СОЗДАТЬ ВЫСШЕЕ БЛАГОЧИНИЕ
• КАМЕНЬ, ЗАЛОЖЕННЫЙ В ПАМЯТЬ СТОЛЕТИЯ КАЗНИ ПЯТИ ДЕКАБРИСТОВ: К ИХ ЧЕСТИ ОНИ РАДИКАЛЬНЫХ ИДЕЙ ПЕСТЕЛЯ НЕ РАЗДЕЛЯЛИ
• НА РИСУНКЕ ДЕКАБРИСТА А.Е. РОЗЕНА КАМЕРА В ЧИТИНСКОМ ОСТРОГЕ, 1829 ГОД

Журнал "Огонек" №33 (4812)
Сентябрь 2003

В материале использованы фотографии: из архива «ОГОНЬКА»